Меня зовут Клэр Беннет, и это моя попытка номер…
На самом деле, я давно потеряла счет своим попыткам выбраться отсюда. На этот раз вовсе не Зак стоит с камерой, снимая мои попытки умереть; все записывается на несколько видеорегистраторов, меня окружает несколько десятков датчиков, пока кто-то в белом халате проверяет, смогу ли я восстановиться, после того, как у меня отрежут ногу? Рассекут глотку? Вскроют бедренную артерию? Пока ответ положительный, но, если честно, иногда ночью мне думается, что умереть сейчас – не самый плохой вариант.
И дело даже не в неприятных ощущениях. Видит Бог, меня достаточно резали и кромсали, а здесь следят за каждой пинтой пролитой крови, которая не прольется зря (к чему мучить своего подопытного? лишние усилия никем не оплачиваются). Ужасна сама мысль, что я больше не могу быть собой, что от Клэр Беннет осталась только оболочка, которую используют как лабораторную крысу. Что единственная моя ценность: умение исцеляться от повреждений, тогда как сама Клэр никакой важности более не несет. Эта обезличенность сводит с ума. Часть эксперимента, смогу ли я страдать от психических расстройств, или мозг тоже исцелится?
Не знаю. Мне же ничего не говорят.
Я не знаю, что происходит за пределами белых стен исследовательского центра, не имею ни малейшего представления, что случилось с мамой, с отцом, братом… живы ли они еще? Нет ли где-нибудь в соседней камере стола, на котором вскрывают Питера? Записывают вещие сны бабушки?
Бр-р-р. Думать о родных еще хуже, чем думать о себе. Остается разве что вспоминать прошлое: детство, юность… хотелось бы добавить «взрослость», но чего не успела, того нет. Иногда повторять какие-то приемы из программы чирлидерши, хотя если подумать, надо мной, наверное, смеются? За кого болею? За новый мир, которым вскружила себе голову? Которым подвергла стольких людей гонениям и опасности? Это было глупо, очень глупо, верить, что тебе под силу изменить мир вниманием, любовью, добротой. Верить, что людям под силу понимать и прощать.
И если когда-нибудь мне все-таки удастся вырваться из этих стен, то я больше не буду той милой, покорной овечкой, которую только ленивый не отвел на убой.

- Пульс сто двадцать. Показания электрокардиограммы в пределах нормы.
- Прекрасно. Продолжаем.
Клэр тяжело дышит, пытаясь отстраниться – если хоть не физически, то хотя бы эмоционально. Увы, у неё даже потерять сознание не получалось, что уж говорить о том, чтобы игнорировать блеск чего-то очень острого в дюйме от глаза?
- Для записи: введение двух с половиной процентного тиопентала внутривенно, - что-то холодное скользит по обратной стороне локтя, игла? Клэр не может отвернуться, чтобы посмотреть, но что еще там с ней могли делать? Эксперименты с конечностями закончились шестнадцать дней назад, сейчас перешли к центральной нервной системе. – Первое введение ста двадцать микрограмм.
Пауза. Ей дают отдохнуть. Беннет ловит ускользающее чувство сонливости, самый краешек блаженного беспамятства, но почти сразу же трезвеет, испуганно смаргивает. Не действует. На нее даже анестезия не действует!..
- Никакой реакции. Установите капельницу.
Иглу убирают, но почти сразу же возвращают – уже куда-то над ключицами, там, где в самом начале манипуляций установили катетер. Клэр лишь шумно втягивает воздух: если в самом начале экспериментов она пыталась разговаривать со своими мучителями, вырываться, орать, просить: пожалуйста, пожалуйста, я больше не хочу! – то сейчас уразумела, что чем тише и спокойнее будет лежать, тем быстрее её выпустят из холодной операционной в ставшей почти убежищем одиночную камеру.
- Начинайте.
Скальпель скользит по коже чуть выше линии волос, и Клэр может с легкостью уже рассказать, что последует дальше, когда достанут трепан с набором фрез, кусачки и…
- Пульс сто шестьдесят. Продолжаем.
Клэр все-таки закрывает глаза, почти мечтая вновь оказаться в прошлом, где Сайлар вот так же вскрывал ей мозг. Кто бы мог подумать, что серийный убийца окажется гуманнее, чем врачи, которые наверняка еще и приносили всякие… клятвы… Гиппократа… думать становится все сложнее, и хоть нет обморока, мысли Клэр становятся очень короткими, оборванными, и она живет лишь влажными, чавкающими звуками, раздающими где-то совсем близко.

Когда спустя несколько часов её все-таки освобождают от креплений, на Клэр даже не застегивают наручников: Беннет и без того всю трясет, как кошку после купания в ледяной воде. Она неосознанно касается лба, прижимает к нему ладонь, будто стараясь удержать разум на месте, и очень медленно переставляет непослушные ноги. Санитар крепко держит Клэр за плечо, не давая упасть, а Беннет лишь смотрит в пол, пытаясь понять, все ли с ней в порядке? Восстанавливается ли она? Жива ли она?
Именно потому, что Клэр утонула в собственных мыслях, она не сразу понимает, что они с санитаром уже давно свернули с привычной дороги к её камере… к её палате.
- Опусти голову, - голос знакомый, и Беннет подчиняется почти машинально, она научилась здесь быть покорной. Чем ты покорнее, тем быстрее все заканчивается, верно? Внизу две пары ног: её и «санитара», который уводит их куда-то с обычного маршрута, куда-то… куда-то… на смерть? Клэр закусывает губы, чтобы не заскулить от страха: они нашли, они поняли, как её убить, и пустят на переработку, и промоют мозги, и… Наверное, она невольно замедляет шаг, спотыкается несколько раз, отчего мужчина вынужден покрепче придержать её за локоть.
- Все в порядке, Клэр. Еще немного, - и в голосе явно чувствуется и обеспокоенность, и тепло, и… Клэр не позволяет себе обманываться ложными надеждами. Ей точно повредили что-то в мозгу, что-то, что она не способна излечить, и теперь ей мерещится Питер, который однажды уже спас её (и сотню раз спасти не сумел).
Наконец, еще одна дверь – металлическая, тяжелая, санитар придерживает её, позволяя Клэр шагнуть за порог и пересчитать четыре ступеньки вниз. Двор… они во дворе?..
- В машину, - снова командует Питер, и на этот раз Клэр «почти в себе», чтобы послушаться его и залезть за приоткрытую дверцу медицинского фургона, припаркованного на задворках лечебного центра среди столь же непримечательных братьев-близнецов. И только здесь, с того момента, как мягким рычанием отзывается двигатель и скамейка, в которую Клэр вцепляется до побелевших костяшек пальце, мягко начинает вибрировать в ответ, к блондинке, наконец, начинает возвращаться казавшееся утерянным чувство реальности.
Это в самом деле Питер.
Это в самом деле машина, на которой она покинет медицинский центр.
Это в самом деле её маленькое спасительное чудо, которое случилось.
И Клэр облегченно начинает всхлипывать, а потом и вовсе реветь белугой от непередаваемого, нечеловеческого счастья крысы, которую перестали мучить и выпустили из мышеловки. Единственное, на что её в тот момент хватает, это зажимать рот рукой, чтобы не привлекать своим плачем лишнего внимания.

Отредактировано Claire Bennet (2012-06-03 14:53:00)