На что это похоже? Умирать. Говорят о свете в конце тоннеля. Или о том, как мелькают перед глазами кадры из жизни. Вот только нельзя описать то, что происходит там, перед границей на самом деле. Потому что с того света еще никто не возвращался. Казалось бы.
В угасающем разуме вспышкой света одно единственное воспоминание. Самое яркое, наверное, являющееся главным и счастливейшим во всей жизни. Воспоминание ничем не примечательное, для истории или биографии не важное. Но позволяющее уходить в никуда с теплом на душе, а не камнем на сердце. Потому что четким звуком осознание: «Было. Все было». А счастье может быть только мимолетным, зато способно оставлять цветные мазки.
«В другой стране – другое небо и другие звезды. В Нью-Йорке им с братом никогда бы не представилось возможности совместно оценить всю прелесть открытого неба над головой и звездной ночи. А здесь, в Пезаро – всегда пожалуйста. Вот только какое это развлечение для пятнадцатилетнего пацана? Сидеть со старшим братом на песке «дикого» пляжа и устремлять взгляд к горизонту.
А там небо теряет свои очертания, сливаясь с линией моря.
Нейтан рассказывал Питу о своем первом полете. О том, как он ощущался, как невероятен был. Рассказывал о том, что это такое – летать. И не просто находиться в самолете, а самому управлять им. Эти ощущения, их нельзя описать в полной мере, но Нейтан пытался. Сослуживцы, они итак понимали, каждый по-своему, а тут, тут ловящий каждое его слово младший брат.
Он хотел бы вызвать эти ощущения снова, но мог только ловить их оставшиеся внутри следы, пытаясь сложить их в осмысленную речь и не находя подходящих сравнений.
Ночью на пляже довольно прохладно. И Нейтан приобнимал Пита за плечи, потому что так рядом, тело к телу, гораздо теплее.
- Я бы хотел показать тебе настоящее небо. Мое небо.»
Наверное, в каком-нибудь романе или фильме перед глазами пронеслось бы что-то более значимое в том смысле, что принят у большинства. Например, первый самостоятельный шаг сына, первый успех или первый полет. Да только вспоминалось именно это. Слишком другое первое – первое осознанное соприкосновение на том самом ментальном каком-то уровне.
А дальше – блекнущими ниточками обрывки воспоминаний других, взаимосвязанных.
На самом деле то самое его настоящее небо показал ему именно Пит.
«Их первый совместный полет. Если можно это назвать именно так. Полет, запустивший механизм, который впоследствии и дал старт к тотальному разрушению всей их спокойной, размеренной жизни. Полет, который не был первым для самого Нейтана даже в такой интерпретации.
Питу постоянно в голову приходили совершенно абсурдные мысли. Корпус мира? Хорошо. Скаутский лагерь? Пусть будет. Работа медбратом? Что ж поделать, умных людей все равно сколько лет не слушает. Но это «Нейтан, я опять летал во сне»? Да еще и перед всем его предвыборным штатом? Если бы у Нейтана было больше времени, он бы обязательно озаботился поиском хорошего мозгоправа для младшего. Но пока оставалось уповать только на остатки его благоразумия.
И какой-то очередной абсурд, оторвавший его от на самом деле важных дел.
Удар мобильного телефона об асфальт – не в замедленной съемке, а наоборот слишком быстр, чтобы сразу до чего-то додуматься.
- Я провел здесь всю ночь.
Здесь – это на крыше отнюдь не двухэтажного здания. С мыслями о том, о чем пытался твердить, не заботясь о наличии рядом других людей. Горьковатой иронией мимолетная мысль о том, что озаботился хоть на этот раз.
Последующие события – их бы вычеркнуть из памяти, чтобы всем проще жилось. Нейтан не успел окончательно осознать, что вот сейчас, именно в этот момент, крылья бежевого плаща могут унести жизнь его брата. Дурака, конечно, но дурака любимого и единственного. Инстинкты, они сработали быстрее мозга. В ту самую секунду, когда Нейтан наконец-то успел подумать, он уже парил над землей, мертвой хваткой цепляясь за брата.
Хватка на самом деле не была мертвой. Либо «мирная» жизнь его так подводила, ослабляя, либо Пит слишком поднабрал в весе – не важно. Важно было то, что удержать не смог. И выскользнувшая рука брата отпечаталась в памяти накрепко и надолго.
Нейтан не привык думать о том, что было бы «если». А в этом случае и вовсе думать было бы страшно. Потому что не прислушался вовремя, был слишком занят политической карьерой, задвигая Пита на второй план, используя даже семью и детей в показательных целях. За Хайди и сыновей угрызений совести, кстати, никогда не было, даже мимолетных. Пит же всегда и во всем – отдельный случай.
Он уже потом, в больнице, говорил брату о попытке самоубийства, о том, что не было никаких полетов, кроме как в его снах. Не пытаясь уверить в том, что не было, пытаясь донести до пустой его башки факт того, что не надо афишировать, да и говорить об этом не стоит.
Мол, ну ты же понимаешь, Пит. Ну ты же все понимаешь. Почему только делаешь все с точностью до наоборот?..»
А следом за яркими воспоминаниями – боль. И если бы только физическая. Вся скопом, перемешивающаяся и старающаяся перекрыть, да, черт побери, пытающиеся мелькать перед глазами кадры из жизни.
«Нейтана Петрелли сравнивали с акулой. Он ходил по головам, эти головы еще и заглатывая. Главное не участие, главное – победа. А моральная подоплека средств, которыми эта победа достигается, уже вторична. Собственная совесть в отпуске, а Пит итак найдет время, чтобы ее лавры себе забрать.
А, нет. Не найдет.
Однажды Нейтан снова не смог спасти своего младшего брата. Мир спас, а брата – нет. Спрашивается, зачем тогда все в целом-то спасать было? Мир без Питера очень многое терял. Львиную долю своих красок, например. И самый яркий свой свет.
Для Нейтана других источников света уже и не наблюдалось. Другие люди – тусклые лампочки по сравнению с его Питом. И Нейтан погружался во тьму, не видя даже чужого слабого света. Вместе с братом он потерял и сам желание жить. А если уж оно утеряно, кого вообще интересует дальнейшая карьера?
Он оставил Хейди с мальчиками. Или наоборот? Может, Хейди ушла от него. Он не мог бы сказать точно. Явно пьян был. Но это тоже было чем-то весьма условным, теряющим свое значение. Да, грустно, обидно, их брак не выдержал такого испытания.
Вот только рушащаяся на глазах собственная жизнь и новые потери не могли перекрыть изъедающую его боль.
Нейтан рассматривал совместные фотографии. Вспоминал события, которые были запечатлены на них. Вспоминал о многом вообще. Прогонял через себя воспоминания, туда и обратно, только растравливая все больше и больше, высыпая огромное количество соли на кровоточащую рваную рану.
А алкоголь – просто попытка затормозить мыслительные процессы.
Питер умер, свет выключен, заплыв окончен.»
И тут к прошлым воспоминаниям подтянулась и память о своей собственной ячейке семьи Петрелли. Улыбки на губах сыновей, теплый взгляд Хейди...
«Семейная идиллия на камеру. Точно так же как и в старые добрые времена с собственным отцом. Наследственность, ничего не попишешь. И точно так же редко Саймон и Монти видели Нейтана. Не полноценно, так сказать.
Но семейные ценности, конечно же, семейные ценности. То, что столь важно для общественного образа и политической карьеры.
Хейди умела выглядеть. И инвалидное кресло тут не могло стать помехой. Улыбка сдержанная, ничего лишнего во взгляде или в поведении. Хейди никогда бы не выставила Нейтана в отрицательном свете. Лучшей партии для него отец бы и не смог подобрать.
Любовь? Привязанность и определенные чувства присутствовали, да, Нейтан любил свою жену. Не знал, не давал узнать себя, но любил.
Дети – конечно же, отдельная статья. Нейтану хотелось бы проводить с мальчиками больше времени. Не становиться вторым Артуром. Да только обстоятельства не вставали на его сторону в этом плане.
После той аварии он пытался оградить Хейди от назойливых репортеров и от всеобщего внимания. Какое-то время. Нежелание втягивать – это ли не истинное проявление заботы?
Семейный завтрак – абсурд. Фальш и фарс для хорошей статьи и поднятия пунктов рейтинга. И глупую бабочку Деннисона можно потерпеть. Как и твидовый пиджак с неловкими вопросами. И в такие моменты, в моменты поддержки Хейди, Нейтан мог гордиться своей женой. И домысливать «спасибо, папа, за то, что познакомил».
Но идеала не может быть. Ни идеальной семьи, ни идеальной репутации, ничего. Питер тогда очень показательно явился, хотя частым гостем в доме Нейтана обычно не был. Ничего не шло строго по планам. Потому что если бы все шло четко, конкурентов бы ему просто не нашлось.
А умение летать – всего лишь маленькая неприятность, которую можно скрыть, как нежелательное родимое пятно.»
Нет никакого света в конце тоннеля. И тоннеля этого тоже не существует. Человеческому разуму свойственно придумывать что-то такое материальное, чтобы меньше бояться того, что ждет их за чертой на самом деле. Меньше бояться неизвестности.
Не самом деле на краю – последняя возможность что-то почувствовать.
Вину. За все свои неправильные ходы, за то, что причинял боль тем, кого любил больше всего, за то, что не мог защитить членов своей семьи, за все и сразу – тончайшими иголочками под кожу.
Любовь. Брат, мама, дети – сколько бы проблем не приносило наличие сильных чувств, связывающих и мешающих порой принимать правильные решения.
Тихое бессилие. Как то самое, из прошлого, когда бессилен был на самом деле вырваться из-под влияния и жесткой руки своего отца. Здесь тоже самое, но еще более безнадежно.
Спектр, никогда в жизни не вспыхивавший так ярко, как в эти последние, утекающие мгновения. Разум, наверное, просто всполошился и решил ополчиться всей своей мощью.
И самое главное – печаль из-за того, что так и не успел толком сказать брату «прости, Пит». За все.
Взгляд застывает,
финита ля...