Дерзкий, самоуверенный и нетерпеливый. Если бы существовала необходимость быстро в трех словах описать характер Брайса, то ими оказались бы эти самые слова. Еще с начальных классов парень зарекомендовал себя как редкий непоседа, который никогда и никого, кроме себя, разумеется, не слушает, хотя, стоит заметить, подчас парень задумывается над тем, что говорят ему окружающие. Его нельзя назвать легкомысленным и самовлюбленным злодеем, потому что это не так. Он не пытается заработать славы или успеха, не пытается везде и всегда быть первым, потому что у него для этого недостаточно целеустремленность. Да и в целом он никогда не может определиться с тем, чего хочет. Он живет для того, чтобы выжить, а не для того, чтобы строить нереальные планы на десять шагов вперед. Однако в те редкие моменты, когда иного выхода, кроме как запастись какой-либо либо целью, не остается, Брайс проявляют дюжую силу воли и невероятное усердие. Словом, Брайс посредственный и «серый» персонаж в этой пьесе под названием «Жизнь», и его такая роль вполне удовлетворяет. Он фактически ничем всерьез не увлекается, потому что большинством ремесленник и не верит в то, что работа может доставлять удовольствие. Он считает, что всякий труд – это желание заработать деньги и удовлетворить собственные потребности. Несмотря на явные черты, которые присуще разве что одиночкам и изгоям, мистер Мэйсон коммуникабелен и открыт для новых знакомств. Он считает, что люди – единственное действительно положительное достижение этого бренного мира. Ему нравится узнавать черты характера других людей, он относится к друзьям и знакомым как к подопытным кроликам, «записывая» в своей голове их характеристики. Он часто размышляет над этим. Брайс вообще любитель фантазий и анализа. Он из тех, кто больше думает, чем говорит.

Как можно понять из характера Брайса, жизнь у него сложилась не самая легкая, а на пути у него всегда возникали всякого рода преграды. Подчас преграды становились просто непреодолимыми, что оставляло на душе парня крупные кровоточащие рубцы. В шесть лет он потерял своего отца. Джеймс погиб во время взрыва на заводе тяжелой химической промышленности. Тогда в маленьком городишке, в котором жил Брайс, погибло очень много людей, ведь единственное более-менее прибыльное место, которое располагалось вблизи – завод. А посему фактически все жители работали там. Жителей городка едва успели эвакуировать, многие из них уже отхватили свою дозу радиации. Одним из таких оказался и Брайс Мэйсон. Поначалу с парнем все было в порядке, если не считать тяжелой депрессии, в которую его вогнала тяжелая утрата…
Семье Мэйсон выплатили денежную компенсацию и страховку, вследствие чего они сумели перебраться в Чикаго, где приобрели небольшой загородный дом. Жизнь у них текла своим чередом. Мама Брайса – Сюзан – устроилась на работу, стала мыть полы в школе, в которой учился ее сын. Из-за этого на Брайса постоянно тыкали пальцем и отпускали в его адрес не самые лучшие комментарии. Однако «поломойкин сын» не собирался оставлять все так, как было, он постоянно задирал одноклассников, превратился из жертвы в нападающего. Через какое-то время он заработал славу хулигана и оболтуса, за что дважды был едва ли не исключен из школы.
Способности парня проявились, когда ему было шестнадцать лет. Тогда он отправился встречать с работы свою маму. В одном из темных переулков на Брайса напал бандит. Развязался неравный бой, Брайс едва не лишился жизни, когда нападающий вынул из кармана нож, однако в этот момент изо рта Мэйсона выскочила струя пламени. Огонь охватил бандита и опалил ему лицо. Крича и вопя, последний ринулся прочь, роняя на асфальт капли кипящей крови, а Брайс тем временем пребывал в состоянии глубокого шока. Он едва понимал, что произошло на самом деле. Сюзан сын ничего не рассказал, однако после этого эпизода способности парня начали проявляться сильнее, а контролировать их Брайс не мог. Однажды в школьной столовой он выпил стакан колы и нечаянно отрыгнул. В одно мгновение стол и стулья были сожжены дотла. Ученики, сидящие за ним, чудом не пострадали, однако Брайс начал бояться самого себя. Тот случай назвали несчастным, так и не найдя правдоподобного объяснения происшедшего.
Когда фактически то же самое произошло в доме Мэйсонов, Сюзан все поняла. От подруг с «малой родины», откуда Мэйсоны уехали, женщина узнала, что Брайс не первый, кто обзавелся особенным даром. Сюзан решила, что об этом не стоит распространяться. Она решила не предавать этому особого значения и таила все в секрете, с ужасом понимая, что ее сын на всю жизнь обречен быть изгоем.
Когда на «особенных» началась охота, Сюзан поспешила отдать Брайсу все накопления, которые она берегла на экстренный случай, и повелела ему бежать сломя голову… бежать туда, где никто и никогда не сможет его найти. Инстинкт самосохранения велел парню сделать то же самое, но его глупый нрав «повел» его в самый эпицентр опасности – в Нью-Йорк. Здесь и начались злоключения парня. Из-за пережитых стрессов его способность совершенно выбилась из-под контроля. Брайс не знал, что ему делать, куда податься, он постоянно находился в режиме «бегство» и это только сильнее било по его психике.

Никиас проснулся сегодня довольно рано, еще до того, как солнце успело подняться. В жилищах рабов ему было очень не комфортно. К нему здесь относились крайне недоброжелательно, потому что считали, что он "шпион"; а все дело было в том, что малыш Ники оказался, так сказать, у Христа за пазухой, иначе говоря, был персональной игрушкой дочери Секста. Его редко наказывали, еще реже заставляли страдать, единственное унижение, которое ему приходилось переживать - это женские наряды. Однако жаловаться парню было не на что - сыт, имеет крышу над головой, каждый день принимает ванны и даже наряжается в богатые одеяния, пусть и девичьи, но все же. Терпимость и покорность, которыми парень обзавелся еще находясь с сестрой, помогли ему освоиться и даже привыкнуть к такому образу жизни. Единственное, что не давало малышу Ники спать - сестра...
Никиас даже представить себе не мог, где его любимая Сиерра, что с ней и какая судьба ей была уготована. Он запомнил ее как воина, непоколебимого и смелого, как сестру, любящую и заботливую, как подругу, верную и честную. Он не допускал и мысли о том, что с ней что-то случилось. Сиерра никогда не даст себя в обиду. Сиерра сильна не только телом, но и духом. Каждое утро Никиас просыпался до зари, и подходил к окну. Вокруг еще царила тьма, рабы тихо посапывали за его спиной, слуги купца Секста, полусонные, покачивающиеся из стороны в сторону после вчерашних гуляний, уже крутились во дворе: кто умывался, кто завтракал, а кто просто дышал свежим воздухом. Никиас всегда любил именно это время суток. На улице было уже не так холодно, как ночью, но еще и не так жарко, как днем. Парень смотрел вдаль, где возрождающееся солнце начинало обжигать горизонт, обливать его тонкой золотой линией, и думал о Сиерре, думал о том, что, возможно, сейчас, она где-то совсем рядом, так же как и он, смотрит на зарождающуюся зарю и думает о своем маленьком, глупеньком братишке.
Солнце выросло уже наполовину. Огромный, яркий золотой диск уже начинал согревать собою все вокруг. Дыхание у Ники на секунду перехватило. Это был тот самый момент, когда солнце, казалось бы, вбирало в себя всю свежесть, холодность раннего утра, заменяя ее теплотой, а позже – пылающим жаром. Рабы, до сего момента спящие в комнате, зашевелились. Повсюду послышались зевки, слабые признаки жизни. Буквально через минуту за спиной парня уже раздавались шумы деревянных ковшей, бьющихся о стенки бочек, из которых рабы черпали воду, шум воды, которой они умывались, и где-то полусонные, а где-то уже взбодрившиеся голоса.
- Ты так и будешь стоять там, у окна? – послышался чей-то голос, в нем звучала какая-то недобрая насмешка. – Тебе разве не пора примерять платьица?
Раскатистый смех наполнил комнату. Никиас стиснул зубы, стараясь не придавать этой фразе никакого значения, но в глубине души ему было стыдно и за то, что он не может дать отпора, и за то, что сказанное рабом было абсолютной правдой. За Ники никогда не приходила стража, он всегда приходил к госпоже добровольно, за что, обычно, та поощряла его прогулками на открытом воздухе. Никиас никогда держал зла на рабов, которые тюкали его, подстрекали, он понимал, как нелегко им приходится изо дня в день терпеть нескончаемые мучения: кому в садах, на утомляющей и непрерывающейся жаре, кому на облучках повозок, все под тем же давлением жары и под ударами плетей Секста, а кому-то приходилось и вовсе выполнять самую грязную работу – быть подстилками стражи и прочих «вельмож», обитающий на вилле. Никиас никому из них не завидовал, он не пожелал бы такой участи и врагу, ну, разве что самому Сексту. Ники быстро развернулся и направился к выходу из комнаты, стараясь избегать зрительных контактов с «соседями». Однако чья-то рука с силой уцепилась за подол одежды парня, потянула его, отчего оный с треском порвался. Никиас покраснел и, не останавливаясь, зашагал к выходу. Он прибавил в шаге, и на выходе из «рабской спальни» уже бежал сломя голову.
Лидия была сегодня не в духе. Дочь купца Секста еще на пороге отсчитала Ники за его внешний вид, после чего подошла и со всей силы швырнула в лицо мальчишке новое платье.
- Надевай! И не смей заставлять меня ждать, - голос был звонким, металлическим, он резал слух, отчего Никиас слегка поморщился, но от приказа уклоняться не стал, быстро скинул с себя изорванную в лоскуты одежду и принялся надевать новый наряд. Шелковый, чуть прохладный, приятно облегающий кожу материал сидел на парне как влитой. Никиас чувствовал наслаждение. Теперь он не стыдился этого чувства, он успел к нему привыкнуть.
- Все готово, Госпожа. – Тихий покорный голос парня разрезал тишину. Лидия оглядела своего раба с головы до ног и, одобрительно хмыкнув, направилась в сторону сада. Никиас по привычке схватил стоящий на низком плетеном столике кувшин с холодной водой и направился вслед за хозяйкой. Лидия вышла на солнце, и кожа ее под ударом нещадных горячих солнечных лучей стала блестеть и переливаться от золотого к медному и наоборот. Кожа Лидии имела приятный для глаз загар, а ее крупные светлые глаза делали девушку неповторимой и какой-то инопланетной. После нескольких часов прогулок то в тени сада, то под солнцем, Лидия решила отправиться обратно к себе в покои, как вдруг замерла и обернулась. Она, как и Никиас, услышала чьи-то голоса.
- Отец вернулся, - тихо проговорила девушка. – Ты можешь отправляться в свою комнату. – Отчеканила она и поспешила в виллу, навестить отца.
Несколько секунд Ники еще прислушивался к голосам, которые эхом исходили откуда-то из-за высокой ограды, окружавшей виллу, после чего поспешил в комнату рабов. Он испил немного воды из кувшина, что все это время носил с собой и поставил его возле своей кровати. Никиас хотел прилечь и немного отдохнуть. Но как только его тело коснулось кровати, дверь резко, будто от пинка, открылась: в комнате появилась стража, они привели новенького. Никиас осторожно приподнялся с кровати и стал смотреть на происходящее. Новенький оказался приятной наружности: идеальный загар, красивое тело, глаза, губы. Ники был на несколько секунд обескуражен красотой раба.